Электрификация России согласно плану ГОЭЛРО — фантастически успешный проект форсированного промышленного развития страны, ставший возможным благодаря уникальному совпадению мечтаний одних с патриотическим прагматизмом других.

В декабре 1919 года был дан старт первому крупному опыту программно-целевого планирования — составлению плана электрификации России (ГОЭЛРО). Его принципы и методы разработки во многом предвосхитили такие известные технические проекты ХХ века с участием государства, как создание атомной бомбы и высадка человека на Луну, а также перевооружение германской армии в 1942–1944 годах — в итоге потерпевшее неудачу, но с точки зрения техники планирования не менее блестящее.

Какие люди стояли за этим? Какие усилия приложила судьба, чтобы на первый взгляд случайно свести вместе две крупнейшие инновации начавшегося века: техническую (электроэнергетику) и политическую (большевизм) — и пересечь их интересы, без чего появление этого проекта было бы невозможно?

Из духа электричества

В 1893 году молодой самарский юрист и помещик Владимир Ульянов, только что приехавший с карьерными амбициями в столицу империи и устроившийся помощником к адвокату (присяжному поверенному) Волькенштейну, знакомится с 21-летним студентом Санкт-Петербургского технологического института Глебом Кржижановским. Оба уже имеют опыт приобщения к стремительно входящему в моду в России марксизму. В частности, Глеба привел в марксистский кружок студентов-технологов еще один будущий электрик, его соученик по институту Леонид Красин, для которого Кржижановский до конца жизни так и останется Глебушкой.

Самого Красина, пожалуй, наиболее яркой личности в плеяде русских «марксистов-электриков», в это время в Петербурге нет. Как раз за участие в этом кружке он арестован, исключен из вуза и, как говорится, «призван к отбыванию воинской повинности». Однако в дальнейшем пути его с Ульяновым-Лениным пересекутся еще не раз. Красину предстоит сыграть видную роль как в становлении марксистской партии в России, где вокруг него группируются представители наиболее радикального, террористического, крыла, специализирующиеся на экспроприациях, так и в борьбе за лидерство в ней.

Любопытно, что благодаря Красину электричеству предстоит сыграть и вполне материальную роль в зарождении большевизма. В сейфах и котельных ТЭС петербургской компании «Общество электрического освещения 1886 года», куда Красин устроится ведущим инженером, будут храниться добытые его боевиками (Камо и, предположительно, Сталиным) 500-рублевые купюры, похищенные при ограблении инкассаторского дилижанса в Тифлисе.

Однако во внутрипартийной борьбе Красин проигрывает Ильичу контроль над финансами партии и в начале 1909 года после (возможно, сфабрикованного) обвинения в денежных махинациях покидает революционное движение. Как тогда казалось, навсегда — чтобы целиком посвятить себя электричеству. Однако острейший дефицит кадров, имеющих навыки хоть в какой-то деятельности, кроме партийной борьбы и ораторского мастерства, уже через год после октябрьского переворота приводит Красина, поначалу остро не принявшего революцию, на пост наркома торговли и промышленности, а также путей сообщения, а затем — внешней торговли. При этом с министерским портфелем он умудрялся совмещать должность полпреда — то во Франции, то в Великобритании, где и пробудет до свой смерти в 1926 году.

Наркому Красину суждено будет сыграть свою роль в реализации плана ГОЭЛРО. Он добывал для него валюту и импортное оборудование, в том числе путем распродажи ненужных пролетариату сокровищ Эрмитажа и Третьяковской галереи. Радикализм Красина сказался и в его послереволюционной деятельности — именно Красин подготовил декрет об отказе Советской России отвечать по долгам России царской. Трудно сказать, насколько страна выиграла от этого решения в долгосрочном плане. Из европейских государств предоставлять жизненно необходимые для индустриализации СССР кредиты не отказывалась только Германия. Но с приходом к власти взявшего курс на экономическую автаркию Гитлера пересох и этот канал «притока капитала». И если бы не Великая депрессия в США, заставлявшая искать заказы хоть у черта на куличках, судьба строительства социализма вполне могла оказаться под вопросом.

Однако для истории, о которой идет речь в этой статье, важнее отношения Ленина с Кржижановским, почти тридцать лет спустя после их первой встречи сыгравшие ключевую роль в появлении на свет одного из самых знаменитых технических проектов ХХ века. Молодых людей, возможно, сближает не только то, что оба они адепты нового и «единственно верного» марксистского учения, но и происхождение. Они земляки (Кржижановский родом из Самары), к тому же мать Глеба немка (отец из обрусевших поляков); Владимир в числе прочих имеет и немецкие корни по материнской линии. Во всяком случае, на сделанной несколькими годами позже фотографии «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», как гордо именуют себя несколько немногочисленных петербургских марксистских кружков, они рядом. По другую строну от не ставшего еще Лениным Ульянова — Юлий Мартов, будущий лидер меньшевизма, а на тот момент ближайший друг Ильича.

Разделить им предстоит и удар судьбы — в декабре 1895 года Кржижановского арестовывают одновременно с Лениным и после полутора лет предварительной отсидки в Петербурге, а затем в пересыльной тюрьме московской Бутырки, отправляют на три года в ссылку. Примерно туда же, куда и Ильича: в Минусинский уезд Красноярской губернии. Однако потом жизнь понемногу разводит друзей юности, и Глеб Максимилианович, успев в 1903 году на II съезде РСДРП стать членом ее Центрального комитета, через год покидает ЦК под довольно формальным предлогом. Правда, потом он еще будет довольно активно участвовать в первой русской революции, нелегально перебравшись в Петербург, где ему, как бывшему ссыльному, проживать было запрещено.

Однако после того как манифестом от 17 октября 1905 года были объявлены политические и иные свободы и «отпущение грехов» бывшим политзаключенным, с революционными увлечениями юности для Глеба, как и для большинства его сверстников, в основном оказалось покончено. Да, в общем-то, это уже и не та Россия, вопиющая отсталость которой в начале 1890-х толкала массу вполне респектабельной молодежи «в революцию». За последнее десятилетие XIX века промышленное производство страны выросло вдвое, а в тяжелой промышленности — почти втрое.

Правда, на стыке веков Россия (как и 108 лет спустя) становится жертвой глобального финансового кризиса, который переживает особенно тяжело, погрузившись в семилетнюю, а в некоторых видах деятельности и в девятилетнюю рецессию, сопровождающуюся сильным падением доходов рабочих, ростом протестных настроений и маршами несогласных — самый известный вошел в историю под именем Кровавого воскресенья. Однако по завершении революции 1905–1907 годов, радикально модернизовавшей общественную жизнь в стране, недостатка в инвестициях в российскую промышленность снова нет, и динамичный рост, а с ним и уровень зарплат фабрично-заводского пролетариата постепенно восстанавливаются.

Должности Кржижановского — заведующий кабельной сетью «Общества электрического освещения 1886 года» сначала в Санкт-Петербурге, а затем в Москве — вполне респектабельны и доходны (он занимает весь второй этаж дома на Садовнической улице — достаточно близко от Кремля), а работа увлекательна. Кстати, столь же неплохо развивается карьера и у полностью отошедшего от революционной деятельности Красина. Он поступает на службу в германскую электротехническую компанию «Сименс-Шуккерт», становится ее видным специалистом, а в 1911 году компания направляет Красина в Россию, где он вскоре дорастает до генерального представителя.

Тем временем Кржижановский участвует в проектировании и строительстве первой в России и весьма инновационной по тем временам районной электроцентрали — электростанции на торфе «Электропередача» в районе нынешнего Ногинска — и с 1912 года на десять лет становится ее директором. Инновационность состоит в том, что впервые генерирующая мощность приближается не к потребителю, а к источнику топлива (в дальнейшем весь план ГОЭЛРО будет основан на этом принципе) и объединяется в сеть с другой станцией — в данном случае с работавшей в Москве с 1897 года электростанцией на Раушской набережной, для чего прокладывается первая в России высоковольтная линия напряжением 70 кВ.

Еще одна инновационная идея, над которой с перерывами работает Глеб Максимилианович, — строительство Волжской ГЭС на своей малой родине, в районе Самарской Луки. В дореволюционной России опыта строительства ГЭС не было — первым станет Волховстрой, введенный в эксплуатацию по плану ГОЭЛРО в 1926 году. А до Волжской ГЭС очередь дойдет только в 1950-м — ее водохранилище целиком затопит приволжский город Ставрополь, который после переноса на новое место вскоре получит имя Тольятти (чтобы не путать с северокавказским тезкой) и станет знаменит своей автопродукцией. Тем не менее в 1915 году на совещании по проблемам использования подмосковного угля и торфа в докладе директора станции «Электропередача» Кржижановского уже будут изложены все главные принципы энергостроительства, которые через пять лет станут основой будущего плана ГОЭЛРО.

Естественная монополия

Впрочем, исключительность Кржижановского на фоне других инженеров-энергетиков того времени состояла, пожалуй, лишь в юношеской дружбе с Лениным, которая неожиданно приобрела значение после утверждения большевиков во власти. Российская электротехническая школа в целом была весьма продвинутой и считалась одной из лучших в мире. Деятельность ее координировалась VI (электротехническим) отделом Русского технического общества, а также Всероссийскими электротехническими съездами, проводившимися начиная с 1900 года раз в два года, так что к началу Первой мировой войны съездов прошло уже семь. На этих съездах рассматривались как технические проблемы, так и вопросы стратегии развития электроэнергетики в России.

Среди стратегических вопросов главный — где лучше строить тепловые электростанции: непосредственно в промышленных регионах (и затем возить к ним топливо) или, наоборот, в местах добычи топлива (и передавать электроэнергию по линиям электропередачи). Большинство российских ученых и инженеров-электротехников склонялись ко второму варианту. Это следствие специфики топливной базы Центральной России. Тут имеются крупнейшие запасы бурых углей и торфа, для перевозки непригодного и поэтому в качестве топлива на первых этапах развития энергетики практически не применявшегося. Поэтому электростанции поначалу приближали к местам потребления, они были небольшими и работали на привозимом за тридевять земель и поэтому дорогом топливе.

Такая структура электроэнергетики, кстати, сыграла злую шутку с энергообеспечением столиц Российской империи в процессе ее развала и постепенного раздувания на бывших окраинах пламени гражданской войны. Москва и Петроград оказались отрезаны от донецкого угля и бакинской нефти (иначе говоря, неожиданно сама собой реализовалось именно та цель, которую в 1942 году ставил, но так и полностью и не достиг Гитлер). В связи с чем срочно пришлось строить временную Шатурскую электростанцию под Москвой, работавшую на местном торфе, — этот трудовой подвиг народа запечатлен в известном фильме «Коммунист» с Евгением Урбанским в заглавной роли.

Первый шаг к созданию новой структуры энергетики, основанной на сети районных станций, работавших на местном топливе и обеспечивавших электроэнергией крупный промышленный регион, был сделан в 1914 году под Москвой, на Богородской торфяной электростанции «Электропередача», проектировщиком и директором которой, как уже упоминалось, был Глеб Кржижановский. А с параллельным подключением другой электростанции — Московской — возникла первая в России энергосистема. Тем самым закладывались основы инфраструктуры энергетики как естественной монополии, требующей государственного регулирования и каких-то форм общенационального планирования.

Довольно бурный рост дореволюционного энергостроительства все больше убеждал специалистов в необходимости единой общегосударственной программы, которая увязала бы развитие энергетической базы как с ростом ресурсов, так и с формированием потребности в электроэнергии. Это требовало если не плана, то, по крайней мере, научно обоснованного прогноза роста промышленности в регионах, а также темпов электрификации транспорта и жилищно-коммунального хозяйства. Электротехнические съезды регулярно принимали резолюции о государственном значении электроснабжения и о необходимости сооружения крупных электростанций вблизи топливных месторождений и в бассейнах рек и о связывании этих станций между собой.

Однако реакция российских властей на потребности зарождающегося инфраструктурного комплекса, которому суждено было изменить лицо экономики и образ жизни в ХХ веке столь же радикально, как это сделали железные дороги в ХIX и интернет в ХХI, была практически нулевой. Электроэнергетику прозевали примерно так же, как СССР собирался прозевать нарождающуюся информационную революцию, продолжая делать упор на локомотивы роста экономики предыдущего века — выплавку чугуна и стали и т. п. Конечно, нельзя сказать, что именно это в обоих случаях привело к крушению империй, но, возможно, это было той каплей, которая в конечном счете перевесила чашу весов.

Отсутствие стремления государства к партнерству не могло не влиять на настроения инженеров-электротехников. И не исключено, что это стало одной из причин несколько выходящей за рамки простой статистической закономерности причастности ряда инженеров-энергетиков к революционному движению.

В итоге вышло так, что Г. М. Кржижановский, Л. Б. Красин, И. И. Радченко, П. Г. Смидович, С. Я. Аллилуев и многие другие (большинство этих фамилий уже ничего не говорят современному читателю, посему приведем их с инициалами, на случай, если кому-то захочется навести дальнейшие справки в интернете), поднимавшие в 1920-х энергетику Советской России из руин, на самом деле восстанавливали то, в разрушении чего сами же и приняли довольно активное участие.

Однако почему вышло так, что вожди мирового пролетариата оказались в этом отношении прозорливее, казалось бы, более образованных и культурных властей царской России и разглядели ту ключевую роль, которую предстояло сыграть электричеству в судьбах века?

Двести электриков и один мечтатель (часть 2)